«Какие резиденты, такой и результат». Как сейчас работает Сколтех — главный стартап Дмитрия Медведева

Интервью получилось длинным, и если у вас нет времени прочитать его целиком, воспользуйтесь этим оглавлением. По клику на короткий тезис Алексея Ситникова вы быстро попадете ровно в ту часть текста, где он раскрывается.

• После начала спецоперации из Сколтеха ушли некоторые профессора. Возникли неудобства с обслуживанием и поставкой комплектующих.
• В 2013 году Виктор Вексельберг говорил, что к 2020 году число научных статей на одного сотрудника Сколтеха будет в четыре раза больше, чем в Российской академии наук (РАН). Но обращать на это особого внимания не стоит, потому что, «наверное, он просто хотел сказать, что в институте будут крутые публикации».
• Сколтех не может в одиночку решить проблему «утечки мозгов», потому что она осуществляется на разных уровнях и этапах. В том, что магистранты российского вуза потом поступают в аспирантуру в других странах, ничего плохого нет.
• Сравнение «Сколково» с Кремниевой долиной — абсолютно некорректное.
• Не нужно, чтобы каждый на улице знал, что такое «Сколково».
• В «Сколково» нет «компаний-единорогов» (unicorn, компания-стартап, получившая рыночную оценку стоимости в размере свыше миллиарда долларов США). Но цель не в этом.
• Планировалось, что таких центров, как «Сколково», в стране должно быть много. Но пока это не так.

«Некоторые наши профессора вынуждены были уехать»

— Сколтех был построен в партнерстве с США, а точнее, с Массачусетским университетом (MIT). После начала спецоперации и «Сколково», и Сколтех попали под санкции, MIT (и не только он) официально разорвал многолетнее партнерство, часть преподавателей покинули институт. Ощущение, что в этом плане — плане тесного сотрудничества России с Западом — проект закончился.

— На первом этапе MIT принимал активное участие в создании Сколтеха, образовательных программ, помогал с привлечением профессоров. Вплоть до того, что сначала профессора, приходившие на работу в Сколтех, проходили собеседования непосредственно в MIT. Тогда у Сколтеха, как у университета-стартапа, не было ничего. И MIT выполнял роль старшего брата, союзника, который вместе с нами решил стать участником этой научно-образовательной истории. И был с нами до последних месяцев.

За эти 11 лет партнерства было сделано очень много. Сколтех превратился в действительно международный университет с очень широким набором партнеров по всему миру — как в Северной Америке, так и в Европе, Азии, Африке. Мы до сих пор университет, который учит на английском. Почему мы учим на английском языке? Потому что это лингва франка текущего научного сообщества. И мы не видим в этом ничего. Мы изначально вне политики. Сейчас мы точно так же работаем. Принятую в прошлом году программу стратегического развития мы не меняем.

— Но теперь этот набор партнеров заметно сузился, поэтому говорить сейчас о чистом международном сотрудничестве, на мой взгляд, сложно.

— Набор партнеров правда изменился. Действительно, такое интенсивное сотрудничество на уровне университетов теперь невозможно. Но это не значит, что международные связи университета прекратились. В плане сотрудничества с профессорами-коллегами из других стран что-то изменилось крайне мало. Наши профессора по-прежнему работают с теми коллегами, которые наиболее близки им по исследовательской повестке.

Фото: Марина Молдавская для 66.RU

Нужно отделять сотрудничество университетов от сотрудничества, складывающегося независимо от договоров и обстоятельств — когда профессора из совершенно разных университетов работают вместе. Как правило, сейчас в любой научной работе вы найдете по 10 соавторов из совершенно разных мест. Буквально недавно вышла статья в научном журнале Nature за авторством профессоров Сколтеха, профессоров из США и других стран.

Есть отдельные случаи. Например, некоторые иностранные журналы сейчас неохотно принимают публикации, подготовленные с участием российских ученых. Но это их личное дело, их выбор.

То, что происходит, на самом деле никакого значительного влияния ни на темпы развития, ни на качество публикаций не имеет.

— Пытаюсь нащупать реальный ущерб для Сколтеха и «Сколково».

— Ущерб — это, скорее, экономический термин. Мы считаем людьми, статьями, изобретениями. И пока о каком-то ущербе говорить не можем, потому что в науке все процессы занимают значительное время. Но то, что мы ощущаем сейчас, — определенные неудобства, связанные с тем, что некоторые наши профессора вынуждены были уехать. Это, в первую очередь, те, кто после введения санкций не имеет именно возможности, а не желания, работать в этих условиях. И вот с десяток расторгнутых контрактов — это, конечно, определенная потеря для нас.

Есть неудобства, связанные с обслуживанием оборудования и поставкой комплектующих. Раньше можно было все необходимое закупить быстро, буквально через день, просто подав заявку. Теперь уходит больше времени. Но это не значит, что мы испытываем кризис в этом плане.

То, что кто-то испытывает объективные трудности с реактивами для работы в лабораториях, — ну да, это есть. И раньше было. Я помню времена, люди вынуждены были возить реактивы в личной ручной клади для того, чтобы отдать их потом в лабораторию и проводить исследования. Мы эту проблему решили, ее больше нет.

Знаете, у меня есть один знакомый американский профессор — врач реаниматолог-анестезиолог, который говорит две вещи: первое — наука не знает границ, второе — врачам не нужны визы. Когда мы сталкиваемся с глобальными вызовами, проблемами, решать их можно только вместе. Поодиночке это делать бесполезно и невозможно.

— Какой процент профессоров покинули Сколтех?

— Никакой. Потому что даже те, кто временно куда-то уехали, никуда далеко не уезжали. У нас сейчас, если говорить о международном аспекте, студенты из более чем 40 стран. Преподаватели, по-прежнему работающие, из совершенно разных стран, которые как были с нами, так и остались. Это и Германия, и Франция, и Канада. То есть мы в этом смысле, опять же, наука, а она не знает границ. Мы очень много совместных программ с ведущими университетами делаем, ту же программу стажировки для преподавателей.

— Но поехать стажироваться в США, например, преподаватели теперь не могут.

— В США — нет. Они могут стажироваться у нас. Вопрос физической локации, он, конечно, важный. Ничего плохого в стажировке в США нет, там действительно есть определенные университеты, лаборатории, где ведутся очень продвинутые исследования, это правда. Но это не значит, что мы их не можем вести здесь. Потому что в этом смысле мы настолько глубоко интегрированы в международное научное сообщество по объективным показателям, что, в принципе, готовы обеспечить молодым специалистам достаточно достойный уровень научного вызова наравне с тем, что они могли получить где-то в другом месте.

— Еще в 2013 году Виктор Вексельберг говорил, что количество статей на одного сотрудника Сколтеха к 2020 году будет в четыре раза больше, чем в РАН. Как обстоят дела с этим показателем?

Фото: скрин 66.RU с информагентств

— У меня сейчас этих цифр с собой нет. Но мы никогда не сравнивали себя ни с одним из университетов России, ни с РАН. Это неправильно, некорректно и нечестно. Наверное, Виктор Феликсович — я могу только предполагать — говорил о том, что публикаций будет много и они будут крутыми. Ну, так и есть. Показатель количества публикаций на профессора у нас высокий, это правда.

Наверняка он руководствовался цифрами, которые на тот момент у него были. Я вот даже, если честно, к стыду своему, сейчас не помню этих данных.

«Мне бы не хотелось, чтобы каждый на улице знал, что такое «Сколково»

— По словам того же Вексельберга в 2010 году, «Сколково» и Сколтех, в частности, должны были стать «буфером» — остановить «утечку мозгов» за рубеж. Что мы видим в 2023 году — утечка только растет. По последним озвученным РАН данным, с 2012 года в пять раз увеличилось количество уехавших из России ученых и высококвалифицированных специалистов.

Фото: скрин 66.RU с информагентств

— Сколтех не может в одиночку решить проблему «утечки мозгов», потому что существует на разных уровнях и этапах. Изначально идея создания института была в том, чтобы выпускники бакалавриата выбирали именно наш институт как место для продолжения обучения. Тогда это было очень амбициозной целью, потому что Сколтех был ничем. А в 2019 году мы вошли в топ-100 молодых университетов мира по рейтингу Nature.

И сейчас мы ставим перед собой цель добиться того, чтобы Сколтех был выбором номер один по определенному ряду специальностей — искусственному интеллекту, энергетике, наукам о жизни. Сейчас Сколтех — очень конкурентное место: конкурс — 50 человек на место среди российских студентов и более 100 — среди иностранных.

Мы на самом деле не видим ничего плохого в том, что наши ребята хотят пойти в аспирантуру где-то в другой стране. Мы гордимся тем, что их так высоко ценят, что они поступают в лучшие аспирантуры мира, поскольку они несут туда и частичку нас.

— То есть «закрывать» в России своих ученых не стоит?

— А зачем? Где бы этот ученый ни был, если он получил свои знания, опыт и написал свои первые статьи под руководством Сколтеха, он всегда будет продолжать с ним работать, в каком бы университете он потом ни продолжал свою научную карьеру.

Но мы работаем с нашими ведущими компаниями и делаем все для того, чтобы обеспечить наших выпускников рабочими местами, отвечающими уровню их подготовки и амбиций. С первого курса мы организовываем практикумы, погружения в индустрию. Чтобы к выпуску они уже имели сформулированное для них предложение по работе. Вот в этом смысле это остановка «утечки мозгов». Хотим мы для своих выпускников достойного применения в России? Хотим, чтобы таких компаний было больше? Да, хотим.

Фото: Марина Молдавская для 66.RU

В целом было бы намного лучше, если бы у нас структура экономики была более диверсифицирована и у наших выпускников был более широкий выбор компаний, с которыми они могли бы связать свою судьбу. Но это не под силу одному Сколтеху. То есть мы в этом смысле делаем все, что в наших силах, чтобы такие возможности у ребят были, чтобы они не уезжали.

Знаете, традиционно мы работаем на рынке ближайшего зарубежья, активно привлекаем студентов в Азии, Африке, Латинской Америке. Европа — отчасти да, сейчас все немного изменилось — сначала наложилась пандемия… Появляются и необычные места. Например, Нигерия. Страна, о которой мало кто думает с точки зрения их лидерства в науке, поставляет нам замечательных студентов по направлению «наука о жизни» и по медицинским технологиям.

— Нигерия — это замечательно. А как же студенты из развитых стран?

— А почему вы делаете разницу? Я вам только что рассказал замечательный пример про Нигерию. У нас в обществе есть стереотип, согласно которому мир делится на развитые, развивающиеся и отсталые страны.

— Не вижу в этом ничего плохого.

— Это не плохо. Потому что где-то это объективно определяет уровень ВВП на душу населения. В науке тоже есть такое деление. Но в этой градации есть одна большая категория, которая никакого отношения к уровню и продвинутости страны в целом не имеет — категория талантов. Также нельзя оценивать большой университет в целом, хороший он или плохой. Можно только оценивать факультеты, программы, кафедры, профессоров. Поэтому многие ведущие университеты, кстати, сейчас крайне скептически относятся к большим рейтингам, которые сравнивают университеты в целом. Они мало о чем говорят.

У нас была достаточно успешная, но недолго жившая в силу пандемии программа Skoltech Global Campus, где мы привлекали студентов вот как раз, как вы выразились, не хочу называть из развитых, но из стран со значительными достижениями в науке. И если бы не пандемия, которая заблокировала международные поездки, программа бы развивалась и дальше.

Опять же, я бы хотел уйти от деления стран на «отсталые» и «не отсталые». Это крайне негативно сказывается на твоем отношении к людям и принципах, которыми ты руководствуешься для определения, кто и каким студентом у тебя может стать.

— К ожиданиям от «Сколково». Озвучивалось — по-моему, но могу ошибаться, даже Дмитрий Медведев говорил, — что «Сколково» — российский вариант Кремниевой долины. Но сделать это так и не удалось. Вообще, насколько это корретное сравнение?

— Это абсолютно некорректное сравнение. И слова «аналог», «вариант» и «что-то вроде, типа» Кремниевой долины, использовались не нами, а СМИ, которые пытались объяснить читателям, что же там в «Сколково» строится. Этого избежать было нельзя.

Сходство в том, что и там и там основной фокус жизнедеятельности — молодые по состоянию духа предприниматели и студенты. Кремниевая долина создалась вокруг Стэнфордского университета и его студентов, профессоров, потом уже смешалась со всем остальным сообществом, которое было вокруг. У нас в «Сколково» произошло то же самое вокруг Сколтеха. Вернее, параллельно случилось и создание Сколтеха, и создание «Сколково», но принципы те же самые.

В чем самые цитируемые отличия — например, тезис о том, что Долина родилась естественным образом. Помните, говорилось, что вот там развитие шло снизу, а у нас — по государственной инициативе. Часто приводился пример гаражной истории Hewlett-Packard, которые в гараже сделали осциллограф и потом из этого выросла чуть ли не вся Долина. Был гараж, был осциллограф, но Долина — ее нельзя сделать либо снизу, либо сверху. Это всегда движение в двух направлениях. Государство в Америке в свое время очень сильно инвестировало в интернет, из-за этого появилась возможность его использовать. Дальше пошли приложения, и дальше, дальше, дальше поехало.

Надо понимать, когда создавалась Долина. Очень много изменилось с тех пор. Нельзя проводить параллели между тем, что создали несколько десятилетий назад, с тем, что делается сейчас. И еще почему сравнение некорректно — в России к моменту создания «Сколково» слова «стартап» не было в русском языке. Слово «инновации» отсутствовало либо применялось с негативной коннотацией.

В общем, вектор движения и там и там — тот же самый: развитие стартапов, инициатив, превращение научных достижений в деньги, в прибыль компаний. Но все это в абсолютно других структурных условиях, на другой экономической, технологической и исторической почве.

Поэтому такое сравнение было применимо лишь для того, чтобы дать понять людям, что что-то вроде вот этого делают у нас. Отсюда все ожидания у людей и насмешки. Я бы тоже смеялся, если бы не понимал, что на самом деле происходит. И по-другому, наверное, сделать было нельзя. Повестку тогда нужно было протащить и ввести это все в обиход. Посмотрите, сейчас слово «стартап» знает каждый. Мы используем эту лексику.

— Дмитрий Медведев говорил, что «Сколково» «должно стать международным брендом и идеологией российского общества, понятной каждому: и старикам и молодежи». Так вот, возьмем среднестатистического человека на улице — без высшего образования, возьмем мою бабушку. Они не знают, что такое «Сколково» и Сколтех.

Фото: скрин 66.RU с информагентств

— Согласен, согласен полностью, что не знают. Но мне бы не хотелось, например, чтобы о «Сколково» знал каждый. А зачем? В этом нет особой необходимости. Я вот хочу, чтобы нашими героями стали предприниматели. Но то, что я хочу, не значит, что это будет. Вы знаете, когда у нас начинается новый проект и к нему нужно привлечь внимание, происходит выплеск очень большого количества разной информации. Тем более что она исходит от руководителя государства. В этом и смысл. Так обозначается приоритетная повестка для государства. И все, что можно нам в этом смысле делать, — соответствовать заявленным целям и оправдывать ожидания в тех параметрах и временных рамках, в которые это возможно сделать.

Например, мы никогда в «Сколково» не ставили перед собой задачу сделать новый айфон, хотя многие это нам приписывали. Но смысл не в этом, не в айфоне, а в том, что, например, в «Сколково», когда был covid-19, создали бесплатные экспресс-тесты на вирус. Или возьмем протезы, которыми занимается компания «Моторика». Когда люди чувствуют их и способны управлять ими, как собственными конечностями. Это не айфон, но вещи крайне полезные.

У нас есть компания «СберМед ИИ», которая занимается созданием алгоритмов, помогающих врачам поставить диагноз на основе большого объема данных о заболеваниях. Или беспилотное такси, над которым все смеялись. А оно ездит, причем оно ездит у нас в заснеженных условиях России.

Сейчас мы работаем над созданием нового типа устройств для хранения энергии. Все знают, что есть беспилотники, которые могут активно использоваться в доставке товаров, например. Но им не хватает источника питания, они не могут летать долго. Мы работаем над этим. Конечный потребитель всех наших изобретений — человек.

Фото: Марина Молдавская для 66.RU

«Компаний-единорогов в «Сколково» действительно нет»

— Но в «Сколково», по-моему, нет изобретений, проектов, компаний, известных во всем мире.

— Вы знаете, «единорогов» (unicorn, компания-стартап, получившая рыночную оценку стоимости в размере свыше миллиарда долларов США) действительно пока нет. Но это не значит, что их не будет. Трудно измерить влияние одного конкретно взятого «Сколково» на создание «единорогов», потому что не оно их делает. «Сколково» дает возможность компаниям с идеей зайти, получить поддержку, причем не денежную — «Сколково» давно уже каких-то грантов не дает. «Сколково» дает возможность общения с такими же, как ты, продвижения через профильные мероприятия, дает доступ к базам инвесторов, менторов. В первую очередь, это сообщество и возможность быть вместе. И уже потом, что ты делаешь — то ты сделаешь. Это не «Сколково» что-то делает, а его резиденты. Какие резиденты, такой и результат.

Есть очень много компаний, имеющих все возможности стать «единорогами». Но это невозможно предсказать, и это точно невозможно ставить как цель. Если ставить как цель работу на международном рынке — такие примеры есть. Выходы и привлечение финансирования международного — есть. Просто нет каких-то громких историй.

Я, например, историю с компанией «Моторика» считаю громкой, потому что видел детей, которые радуются этим протезам, живут полноценной жизнью. Такие проекты созданы, они работают, продаются, и людям от этого становится жить лучше. Вот для меня лично такой критерий эффективности.

— Сколько сейчас составляет интегральный вклад «Сколково» и Сколтеха в экономику страны (власти говорили, что к 2025 году он должен превысить затраты на «Сколково»)?

— Очень хороший вопрос. Смотря как его считать. Например, как считают вклад ведущих университетов страны в США. Они измеряют обороты компаний, созданных при участии выпускников, либо профессоров или студентов этих университетов. Вот MIT выучил, выпустил человека, он пошел и создал компанию, компания вышла на оборот в 100 миллиардов долларов. Они плюсуют эти деньги в экономический вклад. Является он таким или нет — вопрос методологический.

Есть объективное измерение по тому же «Сколково» — оборот компаний, которые там так или иначе присутствуют. Это объективные экономические показатели, они там измеряются сотнями миллиардов рублей. Много это или мало, учитывая размеры «Сколково» — это город на четырех сотнях гектаров с тремя тысячами стартапов. И, опять же, с чем это сравнивать.

Вклад в экономику страны есть и относительно размеров и времени, прошедшего с момента создания «Сколково», он значителен. Что касается Сколтеха, мы поставили себе цель к 2024 году достичь экономического эффекта от деятельности в 100 млрд рублей.

Помню, когда создавалось «Сколково», были планы создания таких центров по всей стране. Может, не такого масштаба, но их должно быть по духу, по направлению деятельности большое количество.

— Разве их много?

— Ну, вот, много — нет. Но в том же «Сколково» есть региональные операторы. В том числе в Екатеринбурге от фонда «Сколково» есть регоператор (технопарк «Университетский», — прим. ред.), который дает такие же возможности компаниям без переезда в Москву. Так или иначе, появляются такие центры, и это очень приятно. Поэтому вклад однозначно есть. Но, как это часто бывает, процент от вклада не приходит одновременно с самим вкладом. Бывает отложенное действие и осознание после.

— В декабре 2022 года Дмитрий Медведев заявил, что деятельность фонда «Сколково» будет переформатирована с учетом «весьма непростой технологической повестки дня». Поясните, как будет переформатирован проект?

Фото: скрин 66.RU с информагентств

— Это надо спросить у Дмитрия Анатольевича. Меня на том совещании не было. Повестка действительно меняется, поэтому очевидно, что это поиск новых партнеров: и технологических, и экономических — это общая задача.

Сложная формулировка. Но если брать «технологическую повестку», наверное, это поиск новых рынков для тех же технологических решений и продуктов, которые создаются в рамках «Сколково». Если говорить про экономику, то раньше деньги могли привлекать из американских фондов, теперь будут из других. Это вопрос переориентации и адаптации к новым условиям.