Приемная мама ребенка, больного ВИЧ: «Иностранцы легко берут наших «плюсиков»

Первого января вступил в силу закон «Димы Яковлева» (в «Твиттере» его прозвали «#законПодлецов»). Речь идет о запрете американским гражданам усыновлять российских детей. Закон стал ответом на принятый в США «акт Магнитского». Неофициально он назван в память усыновленного в США двухлетнего мальчика, которого приемный отец оставил запертым в автомобиле на жаре. Ребенок погиб.

За несколько дней до того как закон был подписан президентом, Портал 66.ru опубликовал историю американки, решившей усыновить двоих детей из екатеринбургского детдома («Американская мама двух сирот из Екатеринбурга»). Миша и Света имеют ряд серьезных заболеваний. Раньше в детских домах было принято считать, что у таких, как они, нет шанса на усыновление. Кейт стала первой в Свердловской области, кто решился взять таких детей. Вопрос об усыновлении пока не решен, но у Кейт есть шанс стать настоящей мамой для детей, которых она уже называет своими: закон не препятствует усыновлению детей, документы которых уже оформлены.

Принято считать, что российские родители пока мало и неохотно забирают из детдомов детей с серьезными заболеваниями, такими как ВИЧ, синдром Дауна, заболевания опорно-двигательного аппартата. Наверно, это действительно так. Чтобы проверить это, достаточно задать себе один простой вопрос: готовы ли вы прямо сейчас усыновить ребенка, который точно никогда не сможет ходить? Я — нет.

На фото здесь и далее: дети из обычных домов ребенка Екатеринбурга и Свердловской области.

Нам удалось найти молодую маму, которая два года назад ответила на этот вопрос положительно. Елена удочерила шестилетнюю девочку, больную ВИЧ. Мы спросили у нее: готовы ли российские родители брать в семьи детей, больных ВИЧ или синдромом Дауна? Несмотря на свой опыт, она сразу ответила: «Конечно, нет!». Девушка решила усыновить ребенка не потому, что не может иметь детей (год назад у нее самой родилась здоровая, красивая девочка). Она сделала это из чисто альтруистических соображений — просто решила помочь ребенку обрести родителей. Свою приемную дочь Елена называет «плюсиком», чтобы не говорить слово «ВИЧ».

Елена согласилась поговорить с корреспондентом Портала 66.ru анонимно. Она боится: если в школе малышки узнают о страшном диагнозе, ее жизнь превратится в кошмар. Сама Мила пока не знает, что инфицирована. Елена решила сказать ей об этом, когда девочка «научится хранить секреты».

— Я всегда знала про ее диагноз, потому что в том доме ребенка все дети были больны ВИЧ. Воспитатели считали, что они бесперспективны. Сначала я испугалась ее диагноза, но потом стала искать информацию в интернете. Это помогло мне понять, что все не так страшно. Когда я сказала мужу, что хочу усыновить больного ребенка, он на удивление спокойно отреагировал. Он спросил, чем она болеет, и я честно ответила. Саша сказал: «Какая разница. Хорошая девочка, давай возьмем». Недавно Миле исполнилось семь лет.

О болезни Милы знаю только я и мой муж. Правда, когда она пошла в детский сад, я сдуру сказала медсестре о том, что ребенок ВИЧ-инфицирован. Только теперь я понимаю, как рисковала. Я бы никому не советовала говорить об этом. Раньше у меня не было детей, и я думала, что им будут ставить прививки без моего согласия (Миле противопоказаны живые вакцины). Но на самом деле в школе и в детском саду всегда должны спрашивать согласия родителей. Я всегда могу отказаться от тех прививок, которые нельзя ставить, ничем это не объясняя. Тогда мне просто повезло — у медсестры, к моему удивлению, была нормальная реакция. Она сказала: «Хорошо, будем знать, что такие прививки ставить не нужно».

Мне страшно представить, что бы произошло, если бы медсестра рассказала воспитателям или кому-то еще о том, что у Милы ВИЧ. Если бы об этом стало известно родителям других детей. Я бы не хотела, чтобы эта грязь обрушилась на ребенка. Многие не знают, что такое ВИЧ. Они считают, что, если мой ребенок чихнет на них, то они заболеют и умрут. Правда в том, что никого из детей она не заразит. ВИЧ передается только половым путем, от матери к ребенку или при переливании крови. Не было еще ни одного случая передачи ВИЧ от одного ребенка к другому. Есть вероятность заразиться при страшной аварии, где все превращается в сплошное месиво, а то, что дети друг друга кусают и царапают, это полная ерунда.

Мила не знает, что она больна. Я не хочу рассказывать ей, потому что она пока не умеет хранить секреты. Она чрезмерно общительный и веселый ребенок, по которому никогда не сказать, что она чем-то болеет. У нее много друзей, она душа компании. Когда мы только взяли ее из детдома, у нее было сильное отставание — и психическое, и физическое. Помните фильм «Клетка», снятый в Иркутске? Там рассказывается про детей с ВИЧ-контактом, которые некоторое время лежат в инфекционной больнице — пока не понятно, какой у них диагноз. В больнице с ними никто не гуляет, и они просто лежат. Мой ребенок тоже первые годы вот так пролежал в больнице. Она все начала делать позже: и ходить, и говорить. Была запущенным ребенком.

Я думала, что Мила будет часто болеть, но она болеет реже, чем я. Она за год в садике болела всего раза два-три. За счет терапии, которую она пьет, у нее иммунитет на очень высоком уровне. Все лекарства мы получаем бесплатно. Я скажу Миле, что она больна ВИЧ, когда ей исполнится 9 лет. Она спрашивает, зачем ей нужно пить лекарства, а я отвечаю ей: «Чтобы не болеть».

Будущее моего ребенка я вижу самым обычным: семья, дети… Есть форумы знакомства ВИЧ-инфицированных людей. У меня большая надежда на то, что к тому времени, как ей исполнится 20, придумают лекарства от ВИЧ. Еще 10 лет назад не было лекарства, которое поддерживало бы жизнь таким детям! Вылечили же одного человека случайно, когда от рака лечили. Самая большая опасность для детей, больных ВИЧ, в том, что, если к тому моменту, как они выпустятся из детского дома, не придумают лекарства, то никто не будет следить за тем, пьют они лекарства или нет. Возможно, что они не будут принимать лекарства. Тогда они умрут.

Я знаю взрослых людей с таким заболеванием, которые женились и выходили замуж за здоровых людей. Сейчас у них здоровые дети. Все зависит от восприятия человека. Есть разные отношения, моральные ценности. Я не сомневаюсь, что у моих детей будет полная жизнь и что они будут иметь все, что захотят. Моя дочь даже говорит, что хочет взять ребенка из детского дома. Может быть, этот вариант ей тоже подойдет.

Я была волонтером в детских домах и подумывала о том, чтобы усыновить ребенка, еще когда не была замужем. Это обычные дети. Только без родителей. Они все очень хотят домой. Сейчас, когда я прихожу к своим знакомым в детских домах, и дети подбегают ко мне и называют мамой, я могу спокойно сказать им: «Нет, я не мама», — и иду дальше. Нужно останавливать их, потому что, когда они видят взрослого человека, первая мысль, которая возникает в их головах: «Наверно, это за мной пришли».

Российские родители не готовы к тому, чтобы усыновлять детей-инвалидов. Правда, есть исключение. В прошлом году усыновили мальчика без ручки и без ножки. Девочку с двумя пальчиками, девочку, у которой вместо пальчиков только передние фаланги. С такими инвалидностями еще могут усыновить, но не колясочников, которые никогда не пойдут. Я была в детском доме для детей-инвалидов на Ляпустина. В отделении для неходящих очень страшно. С ними почти не гуляют. Большую часть времени они просто лежат. Это самое страшное, что я когда-либо видела в жизни. У них меньше всего шансов. Наверняка, сейчас их никто оттуда не заберет. А такие дети тоже хотят в семью.

Когда моя дочка была маленькой и я была в ее доме ребенка, то практически всех детей из ее группы забрали иностранцы. Тогда у нас мало кто усыновлял детей с диагнозом ВИЧ-контакта, а иностранцы — легко. Все боялись. Сейчас у нас есть школы приемных родителей, в которых рассказывают о том, что ВИЧ-контакт — это когда у матери был диагноз ВИЧ, но он не передался ребенку. Люди ошибочно думают, что ВИЧ-контакт означает, что ребенок инфицирован, что он сейчас всех их перезаражает.

Я читала список детей, которые должны были уже сейчас уйти на иностранное увольнение в Москве. Там было шесть детей с синдромом Дауна и один колясочник, один «плюсик», один со спинномозговой грыжей (то есть вероятность того, что он пойдет, есть, но она небольшая). Все эти дети сейчас останутся у нас, в России, в детских домах, вместо того чтобы уехать к родителям. У самых бесперспективных детей отобрали шанс.

Р.S. Не так давно другая приемная мама ВИЧ-положительного ребенка из Екатеринбурга создала сайт для приемных родителей «Усыновить ВИЧ-положительного ребенка». Возможно, этот сайт поможет будущим приемным родителям не бояться детей, больных ВИЧ, и у них, как и у здоровых детей, появится шанс на семью.

По словам директора общественной организации «Аистенок» Ларисы Лазаревой, закон «Димы Яковлева» приведет к тому, что в детских домах будет скапливаться больше детей. В скором времени ситуация может стать катастрофической.

— Если дом ребенка рассчитан на 100 детей, то там было 100 ровно, 101-му ребенку места уже не было. Поэтому дети, от которых отказывались в роддомах, скапливались в больницах. В детских больницах в 2006 году скопилось 135 детей, это равносильно двум домам ребенка. И они жили в этих больницах. Я боюсь, что сейчас будет то же самое. Дай Бог, ребенок доживет до 18 лет. Если доживет. После этого он попадет в дом престарелых. Там еще лет пять, и погибает, — рассказывает директор организации «Аистенок».

По мнению Ларисы Лазаревой, российские родители не готовы усыновлять тяжелых инвалидов, тем более — проводить дорогостоящие операции за границей и проходить вместе с детьми долгий путь реабилитации.

— Культура усыновления в России сейчас более развита, но для детей-инвалидов, глубоких инвалидов, которых брали иностранные усыновители, дорога в семью будет закрыта. Это приведет и к увеличению смертности. Для того чтобы российские родители могли усыновить детей-инвалидов, они должны чувствовать себя уверенно материально, чтобы сделать ребенку операцию и, самое главное, провести реабилитацию. У нас даже если удается сделать операцию за границей, то провести реабилитацию в России, особенно в небольшом городе, для многих уже невозможно, — говорит Лариса Лазарева.