— Анонсируя свой концерт в Екатеринбурге, ты записал видео с Михайловского кладбища Екатеринбурга, с могилы дятловцев. Почему ты выбрал именно это место?
— Это место, которое я хотел посетить в Екатеринбурге более 10 лет. Впрочем, как и сам перевал. Мы еще когда с АХС («Ансамбль Христа Спасителя») ездили, вместе хотели туда, на перевал, поехать. А потом это как-то развеялось.
Меня до сих пор зовут на перевал. Но я не знаю. Очень плотный график. Вообще, надо бы съездить. Но, кажется, это место преодолело грань попсовости. Ну, а кладбище — если я тут, то почему бы не посетить. Это все-таки знаковое место, овеянное какой-то своей атмосферой. Даже если эта атмосфера была создана изначально из ничего, мне она все равно нравится.
Я недавно был на дольменах под Геленджиком. Оттуда выходишь немного в измененном состоянии сознания. Так же и дятловцы. Сразу все вспоминается. Скорее, все это происходит в моем мозгу, но мне нравится такое состояние.
— В 2017 году так называемый царебожник на уазике, начиненном горючими веществами, въехал в екатеринбургский ККТ «Космос», таким образом выступая против демонстрации фильма «Матильда». После этого в Екатеринбурге гуляла шутка, что он это устроил под саундтрек «Ансамбля Христа Спасителя».
— Это шутка такая? Я ее не слышал. Наверное, это у вас на местном уровне было.
На самом деле все, что касается моего творчества, каких-то проектов, я за этим не слежу. Есть люди, которые мониторят, что про них написали. Где их на […] послали. А у меня нет на это времени. У меня позиция такая, что мне лучше не знать как о хорошем, так и о плохом. Чтобы это не оказывало на меня влияния.
Я начинал еще до появления интернета. Раньше я вообще не был публичным человеком. И мне это нравилось. Поэтому мне не нужны комментарии, чтобы кто-то мне говорил, как и что делать. После такого мне сразу хочется сделать так, чтобы не понравиться. Такой я человек. Мне лучше, чтобы я, как в каком-нибудь адронном коллайдере, был нейтрино, на которое ничто не влияет. Его поместили в вакуум, а оно само что-то придумывает.
— Значит, шутки про «Ансамбль Христа Спасителя» гуляют сами по себе? Самая популярная была про приглашение Ансамбля на корпоратив РПЦ.
— Это пошло с начала нулевых, когда началась шумиха и поднялись все фанатики или те, кто косил под фанатиков. Сейчас ведь они все резко куда-то исчезли. Думаю, что сама ситуация в мире и в стране их приземлила. Сначала их спустили с цепи, и они стали думать, что им все можно. А потом им показали, что бизнес и политика — это куда важнее, чем их [мнение]. Дело не в том, что я против веры. Я сам верю в какие-то вещи, и меня ничто другое не касается. Я ничего никому не навязываю. А в тот момент дали команду «фас» всяким дуракам, которые недостаток личной веры компенсировали агрессивностью.
У ряда таких нездоровых людей были интернет-сообщества. Они там объединялись и говорили про нас, что мы сатанисты. Они просто придумывали и раздували… Наверное, оттуда и пошли все эти мемы.
Мне кажется, это было временно. Сейчас народ волнуют другие темы.
— «Ансамбль Христа Спасителя» был ведь как раз про это.
— Да, конечно. Но я вот только сейчас осознаю, что и Леша Закон про это, и «Молот Родины». Все мои проекты изначально были не то что пародия, а доведение до абсурда. Это была абсолютно литературная гиперболизация. И как будто человек на очень большом посту слушает все это и говорит: «[Отлично] Все в жизнь».
Как-то оно так получается. Ведь изначально это все было как шутка: «Что будет, если какие-то придурки сделают вот так». А потом раз-два, и кто-то делает это все в жизнь. Мне это странно. Я думал, это всегда будет для узкого круга.
— Если эту ситуацию спроецировать на православный гоп-стоп-рок, который ты сейчас играешь, то что ожидает страну?
— Сейчас мы можем углубиться в такие вещи… Мы же не про все темы можем говорить. Я просто думаю, что надо что-то написать в песне, чтобы это трансформировалось в жизнь.
Например, вот песня: «Только армия и зона всегда делали мужчин». Это было поймано мною в низовых слоях населения. «Не служил — не мужик, не сидел — не мужик»: культивация такого представления о жизни была именно в низах. Даже среди военных такого не было. А сейчас все перевернулось. Это очень интересно наблюдать и в то же время странно. Потому что это не должно было стать политикой высших сфер.
— Что вообще такое гоп-стоп-рок? Есть какое-то определение?
— В 1998 или в 2000-м я болел, и фоном по телевизору шла передача против шансона. От шансонье приехал только Шуфутинский. Ему тогда пришлось за всех отдуваться. И какой-то мужик ему говорил, что если вы раскручиваете воровскую романтику, то пойте в том числе и об изнасилованных женщинах, обворованных пенсионерах, нищих старушках, обо всей этой грязи. Про это ведь никто не поет. А подростки, не знавшие жизни, ведутся на песни и романтику. Мне это запомнилось, и я подумал: а почему бы не начать петь об этой грязи, которая на самом деле существует. Все это пришло, а потом стало трансформироваться и получаться так, что эти песни — это не стилизация, не стеб, а что-то серьезнее. Песни стали обрастать каким-то серьезным ореолом. Вообще, это я только сейчас себя анализирую. Я вообще стараюсь себя не анализировать. Пускай это делают какие-то специальные люди.
— Пацанская риторика сегодня в тренде. Можно послушать хотя бы Пригожина.
— У меня есть песня, называется «В ЧВК пойти охота».
На самом деле ничего не меняется. Я недавно выпустил альбом «Трибьют сибирскому панку». Там все с 80-х: группа «Коммунизм», Летов, Янка и так далее. Я отобрал какие-то песни, которые мне нравились, и вдруг обнаружил, что ничего не поменялось. Они в 80-е что-то пели, что-то критиковали, но оно и сейчас все то же самое. Все идет какими-то циклами. Меняются только имена, названия, а люди все те же самые, ими так же манипулируют.
 Фото: Дмитрий Антоненков |
|---|
— «Ансамбль Христа Спасителя» — самый известный проект — все, окончательно закрыт? В интервью 2015 года ты говорил, что Ансамбль добился всего, чего хотел, и необходимость в нем отпадает.
— Нет, почему? Мы работаем. Сейчас я вернусь из тура и будем записывать новый альбом. Студийная деятельность Ансамбля продолжается, а выступать мне пока одному нравится.
На самом деле я бы закрыл Ансамбль еще тогда, когда нас начали запрещать. Пошла шумиха с фанатиками. Но именно вызовы во всякие службы, все то поднятое против Ансамбля — меня, наоборот, простимулировало к тому, что я его не смогу закрыть.
Со спецслужбами я нормально общался, и они все понимали. А были люди, которые как бык на красную тряпку. Поэтому Ансамбль остался.
Многие думают, что он только про религию, про религиозный фанатизм. Учитывая то, что большинство альбомов запрещено, они нигде не выложены, большинство людей не знают, о чем он вообще изначально. Даже фанат Ансамбля, скорее всего, не знает, что всего у АХС около 300 песен примерно. Ансамбль был изначально такой — провокационный, нарочито фашиствующий. Там очень много бьющих по нервам штук. А сейчас он вновь мог бы быть актуальным. Потому что все переворачивается, все возвращается. Но связываться с этим я уже не очень хочу, потому что это все может привести к большим проблемам.
— У АХС есть треки, вполне актуальные для нынешних российских трендов, — например трек «Нет никакой Украины», где три минуты звучит тишина.
— Ну да. Это как раз было перед нашим украинским туром, весной 2014 года. В Украине тогда это встретили совершенно здраво, с юмором. Никто не обиделся.
— Одному выступать проще, потому что концерты не запрещают?
— А почему могут запретить? Это никак не связано. Захотят, могут и меня запретить.
— Но последний концерт АХС в Екатеринбурге, если не ошибаюсь, в 2014 году пришлось отменять.
— В Екатеринбург мы тогда не доехали. На уровне администрации губернатора кто-то кому-то шепнул, что едут дикие сатанисты. Мы выступали в Перми. Тогда к нам пришли из Центра «Э» (отдел противодействия экстремизму МВД). Мы с ними прекрасно поговорили. Мы выступили, они все сняли. Все понравилось. К нам никаких претензий не было. Потом мы поехали в Ижевск, тоже все было прекрасно. А вот именно про Екатеринбург нам говорили, что здесь вас на высоком уровне не хотят.
Ну, это все тоже делает нашу жизнь интереснее.
| Участники АХС определяют музыкальное направление своего коллектива как радикальный политический хардкор. |
— Каково находиться в российском андеграунде в 2023 году?
— А я не знаю. Я создаю свой андеграунд. Я вообще не тусовщик, пиво с кем-то там не пью. Я предпочитаю ни с кем особо не общаться, я все-таки интроверт. Я не могу в целом говорить про андеграунд. А то, что вижу — то, что называет себя андеграундом, — мне не очень нравится. Я от этого отгораживаюсь. Потому что в основном это либо [оборванцы], которые никому не нужны, либо жополизы — а это для меня самая отвратительная черта в человеке.
— Выступая сегодня, ты назвал вторую часть своей программы патриотическими песнями. Очень часто упоминаешь православие и патриотизм. Это некий конформизм?
— Нет. Нужно знать творчество, чтобы понимать эти вещи. Есть очень тонкая грань. Есть понятие «гибридная война». Мы живем в таком же гибридном мире, где гибридная политика, гибридный социум, гибридный андеграунд. Все гибридное. У меня, например, есть настоящие казачьи песни, которые я достал из каких-то архивов. Есть вещи, которые я придумывал в какие-то периоды. Я их пою, потому что они нравятся людям и в них содержится нужный посыл для того, кто его слышит.
Конформизм у меня только в том, что я не лезу куда-то. Но это не конформизм, а мое мнение. Потому что я понимаю, что разыгрывается определенная штука, но я не обязан в ней участвовать.
Это как перед мной расставили шахматы и говорят: «Давай играть». А я не хочу играть в шахматы. Я изначально не вступаю в эту игру. Это совершенно не конформизм.
— А те россияне, которые уехали из страны в 2022 году, — они кто?
— Я думаю, они тоже не захотели играть в шахматы.
— Но ты остался в России и все равно не играешь в эту игру?
— Потому что не уезжать — это намного сложнее. Я вообще экстремал и в жизни ищу острых ощущений. Я чувствую, что, оставаясь в России, я этот экстрим получаю. Но не всем людям это нужно.
